СОЕДИНИМСЯ НАКОНЕЦ В НАРОД ДЕЙСТВИЯ! |
Сергей Кара-Мурза. «Правда» 4-9 января 2001 №1 В новый век мир входит в состоянии острой нестабильности. Поэтому на все процессы в России накладывается столько внешних факторов, что говорить о долгосрочном прогнозе в принципе невозможно. Когда все качается и балансирует на неустойчивых основаниях, наше предвидение сводится лишь к построению возможных сценариев. В какой из них нас втолкнут с нынешнего распутья - зависит от действия очень малых сил. Так, качели можно раскачать или остановить одним пальцем - надо только тыкать им в нужный момент. Если бы у нас была сила, которая в свое время хладнокровно и с ясной головой выстроила бы линию сопротивления, мы, может, и не скатились бы к нынешней катастрофе. Думаю, Путина выбрали и поддерживают именно потому, что видят в нем шанс на собирание такой силы. Только шанс и только небольшой силы. Лишь бы он толкнул падающую в пропасть страну не по самой губи тельной траектории. Хоть чуть-чуть наискосок. Какова, на мой взгляд, эта тропинка "наискосок"? Сколько нам по ней катиться? Что нас ждет на дне? Я могу сказать только, куда, как я чувствую, нас клонит. О расчете нет и речи, мы успеваем уже лишь почувствовать - шкурой и телом. Как в машине, которую заносит на скользкой и темной дороге. Не думаю, чтобы было много пользы от того, что я сообщу о моих ощущениях. Я бы предпочел высказывать маленькие, но заведомо полезные вещи - взбивать, как лягушка лапками, пену нашего хаоса. Ведь порой появляются крупицы чего-то твердого - но не дают им соединиться в комок, чтобы можно было опереться. Пока что нас тянет в пропасть, русскими овладела воля к смерти. Мы сами помогаем нашим палачам, даже не сердимся на них. Какое там сердиться - им уже и сочувствуют. Ведь они, бедные, почти все ухнут в ту же яму Какая несправедливость! Как же так, ведь они - победители, они сидят в политом кровью телецентре, щелкают на счетах в банках, отключают отопление у наших родных в Приморье. Их лица лоснятся, на них жир, в который они перетопили наши жизни. Это и есть воля к смерти - мы вперились в сцену, где перемешались упыри и клоуны, нам некогда подумать о себе и наших детях, у нас нет уже сил, чтобы пожалеть нищего ребенка. Мы боимся признаться, что мы уже и не надеемся ни на что. Да и на что надеяться? Что приедет Шойгу и привезет мазута? Или на то, что Камчатка и Приморье - не Россия? Так ведь это - обычный прием, расчет на привыкание. То Камчатка, то Приморье, то заморозят, то согреют. Потом и Пермь какая-нибудь. Но мы-то пока живем! Вода пока только по пояс! Дети захлебываются? Пусть встанут на цыпочки. Сегодня мы - умирающий народ. Когда образованные, сильные еще люди в современном городе, где для опыта отключили подачу тепла, выходят на улицу с плакатом "Хотим жить!", это и означает, что права на жизнь эти люди в нынешнем мире не имеют. Сейчас неважно даже, почему эти люди сами выплюнули право на жизнь, которое еще недавно было им гарантировано. Тот поезд уже ушел. Эти люди хотели свободы и борьбы, но оказалось, что бороться они неспособны. Ну создавайте партии - ведь разрешено! Говорите - ведь цензуры нет! "Хотим жить..." Произойдет ли перелом? Что разбудит дорогих моих сограждан? Голос здравого смысла им скучен, они хотят чуда. Плохие сценарии, возможность которых предполагалась начиная с 1989 года, сбываются пока что с удивительной точностью. Единственно, что радует,- это тот факт, что процесс разрушения идет медленнее, нежели предсказывали специалисты. Запас прочности советской системы оказался гораздо выше, чем теоретически расчетный. Прежде всего запас прочности честного труженика, воспитанного советской школой и нашей культурой. Но эта прочность, это терпение обусловили и гораздо более медленное, чем предполагалось, обретение нашими людьми политической воли. Нам еще кажется, что велика Россия и есть куда отступать. После 1996 года стало ясно: не приходится рассчитывать, что люди соберутся для спасения на основании трезвого расчета. Даже слабое, но вольное животное, загнанное в угол, идет на прорыв. Мы же оказались слишком одомашнены. Рядом ничтожная кучка хищников задирает наших близких, а мы грустно косим глазом, но щиплем все более скудные пучки травы. Мы видим, что там, куда нас гонят, травы совсем уже нет, но бредем туда, не пытаясь свернуть с дороги. Тем, кто нас гонит, даже кнута не приходится разматывать. Когда исчезли надежды, что на поиски выхода соберет людей голос разума и гражданское чувство? Осталось уповать на два сильных средства, что двигают человеком. Первое из них действует в сфере духа. Древние называли это катарсис - душевное потрясение при виде большой человеческой трагедии. Такое потрясение, которое вызывает не страх, а очищение. Которое порождает общую волю, делает каждого героем общего строя. Но таково могущество пошлости, которую льет на нас телевидение, и такова низость всего сонма тонкошеих вождей, что они достигают невозможного - они пересиливают просветляющее действие трагедии, принижают его, загаживают душу и предотвращают катарсис. Мы тупо пережили войну на нашей собственной земле, глаза нам залепила липкая слюна всяких бабицких и масюк. Мы не хотим увидеть, трагедии миллионов беженцев. Беженцев не в Сомали, не в Руанде, а в нашей Святой Руси. Их загородила своими платьями госпожа Матвиенко, и у нас нет сил отодвинуть эту ширму. Мы очень быстро пережили бомбежки Сербии, едва ли не быстрее самих сербов. Послушно пошли, куда указано, пошумели у посольства, успокоенные, пошли обратно. Мы не ушли в катакомбы, где могли бы задуматься без облучающего надзора телевизионного глаза, где могли бы научиться на ощупь и по звуку шагов распознавать своих. Нашу патриотическую жажду вполне утоляет театр двух актеров. Прижали Гусинского - сбежал Березовский, поймали Гусинского - простили Березовского - ... - защитили Гусинского - ... - и так год за годом. Как мы невзыскательны! Нет более благодарного зрителя. чем мы. Была надежда на другую, животную силу - инстинкты. Казалось, это не откажет, против этого даже НТВ бессильно. Инстинкт жизни, самосохранения. Инстинкт продолжения рода. Нет, оказалось, человек - слишком мало животное. Настолько пластично его воображение, что он легко погружается в мир спектакля, игры, зыбких манящих образов и забывает о своей жизни, не испытывает страсти продолжить себя в детях и внуках. Не до этого ему. Он теряет чувство опасности, расшибается в лепешку на шоссе, легко опускается на дно. Как нас довели до такого состояния? Из нас выбили способность измерять и рассчитывать, как homo sapiens, но одновременно у нас отключили и инстинкт зверя. Кто мы сегодня? На каком языке нам разговаривать друг с другом? Сколько нас останется через десять лет? Через двадцать? Я верю, что мы докатимся до дна пропасти израненные, но живые. И обретем зоркость, чтобы увидеть знаки, по которым сможем найти тропу наверх. И те, кто уцелеет, не перегрызутся, а поддержат друг друга, поднимут и выходят всех раненых, простят малодушных и корыстных. Каждый будет дорог. Почему я в это верю? Я это чувствую, как уже говорил, шкурой. А кроме того, на это указывает множество признаков - слабых, о которых не следует и говорить, неубедительных для посторонних. Но для меня - верных. Меня спросили, и я говорю то, что думаю. Видно, и спасение наше как раз в том, что пробуждение инстинктов и трагедия, затронувшая каждого, сольются во времени. И уже никто не сможет опошлить и ослабить то испытание, которое на нас свалится. Мы выйдем из него другим народом. Жестким и расчетливым, с сильным языком. Уже сегодня видны на каждом шагу искры этой новой мысли и слышны слова этого нового языка, которые снова соединят нас в народ действия. Пока что соединиться этим мыслям и этим словам не дают твари, что роятся вокруг нас, зудят и хохочут, щекочут и кусают. Но их сила на исходе. Когда там, внизу, мы социальные бедствия "слабых" переживем наконец как вселенскую трагедию, мы станем народом-отрядом, не имеющим тыла, но пробивающим тот же, свой путь. Если пробьем, то жизнь человечества продлится еще на целый исторический цикл. |
[ cледующая cтатья ] |
